Монастырь - Страница 58

– Клянусь своей жизнью, что не раскрою никому твоей тайны!

А про себя подумал, что в начале такой вычурной фразы не хватало сказать еще и "торжественно". Но и без этого получалась сцена "в пионерском лагере".

Хозяйка, вроде бы, не обратила внимание на подозрительные паузы в разговоре и приняла зарок обняв Николая и чмокнув того в щеку. Она, удовлетворенная, улеглась обратно, а Куль принялся размышлять.

Он не только слышал о соседней женской зоне-монастыре, но и несколько раз проезжал мимо. При всем при том, Николай никогда не слышал о бесконвойницах. И не мудрено, если мужская зона была общего режима, то в той, где содержались дамы, режим был усиленный. Насколько знал Куль по базарам бывалых потюремщиков, условия содержания на них отличались незначительно, ограничивались количества писем, которые мог отправлять осужденный, уменьшались количества свиданок, дачек и ларей, а во всем остальном – зона она и есть зона. Но, как видно, с "усилка" работать на волю не выпускали.

Как же тогда Ксении удавалось так плотно общаться со своей подругой? И какие макли она крутила, если, как девушка сама оговорилась, речь шла о больших деньгах? Не удалось же ей, в самом деле, монополизировать подпольные поставки заварки?

Все эти вопросы так и крутились на языке у Николая, но задав их он, тем самым, показал бы свою заинтересованность в девушке, не как к личности, а как к дельцу нелегального бизнеса и вряд ли это ей понравилось бы. Прикинув варианты, Кулин нашел, как ему показалось, приемлемый ход для удовлетворения своего любопытства.

– Может, я могу тебе как-то помочь? – предложил бесконвойник.

Ксения скосила глаза на бесхитростное лицо любовника.

– Я же каждый день хожу в зону. – простодушно продолжал Куль, – Кручу свои макли. Чай, там, переправляю… Еще чего… Мог бы и твое…

Такой реакции Николай от девушки никак не ожидал. Она сперва покраснела, будто сдерживая рыдания, но потом барьер рухнул и комнату заполнил дикий истерический смех.

Бесконвойник, недоумевая, отстранился. Успокоившись, и вытерев уголком простыни выступившие слезу, Ксения, все еще давясь от непроизвольного похохатывания, сумела выговорить:

– Ой, Коленька, прости!.. Прости меня, дуру!.. Я, просто, представила, как мой товар будет у вас расходится!

– Что? Не проканает?

– Совсем никак!

– А-а! Какие-то ваши женские штучки?

– Можно и так сказать… Ну, очень уж эта штука специфическая…

– Понимаю… – пробормотал Кулин, ничего на самом деле не понимая. Ну что, пытался он лихорадочно сообразить, можно нелегально переправлять к бабам, и иметь нехилый навар, причем такое, на что ни один мужик не клюнет?

– А если пидорам?.. – брякнул бесконвойник и чуть не прикусил язык. Уж нет, до торговли с "петухами" он не опустится!

– У них у самих этого добра в избытке! – махнула рукой Ксения, опять отправив зека в бесплодные раздумья, сопровождавшиеся очередной сигаретой.

Лишь когда Куль загасил окурок в пепельнице, девушка смилостивилась.

– Ничего-то вы, мужики в женских делах не сечете! – Ксения укоризненно покачала головой. – Косметика. Ради нее бабы готовы на все. Особенно за такую, которой торговала я…

– Импортная, небось? – понимающе закивал Николай.

– Франция, Гарнье. Все натуральное, с омолаживающим эффектом, морщины тоже разглаживает. Мечта.

– Да уж, на такой хрени у нас не наваришь, – согласился Кулин. – Но мое предложение в силе. Надумаешь у мужиков макли навести – так я завсегда.

– За полста процентов?

– Ушлая ты девка, – бесконвойник погрозил Ксюше пальцем, – Я свой навар при любом раскладе не профукаю, не боись…

– И он еще говорит за ушлость! – с притворным ужасом хозяйка замахала на гостя руками.

Вскоре уже настало время расставаться. Николай не смог понять, когда же Ксюша успела собрать ему огромный целлофановый пакет всякой домашней снеди, как и в свои прошлые приезды, Зная тюремные правила, она ни разу не положила туда ничего "запрещенного". Хотя, если бы у шмонающих прапоров было бы плохое настроение, отмести они могли сразу все, не глядя.

С третьей попытки заведя свой "зилок", Николай выехал за ворота и, обернувшись на стоящую в проеме девушку, помахал ей из окошка. Почему-то ему вдруг показалось, что видит он ее в последний раз, и от этого заскорузлое сердце бесконвойника неожиданно защемило.

Кулин ехал медленно. Его не покидало ощущение какого-то надлома в его отношениях с Ксюшей. Казалось, сегодня она впервые была с ним неискренна.

Нет, сексом зек был весьма доволен. Сексом, едой, самой теплой атмосферой, по которой он истосковался за многочисленные месяцы, проведенные в неволе.

Но, несмотря на все положительные моменты, зеку было отчего-то тревожно. Он чувствовал, что последний визит разительно отличался ото всех предыдущих, несмотря на то, что все, вроде бы, было как обычно.

Хотя кулинское предвосхищение опасности было развито в меньшей степени, чем у его семейника, Семихвалова, и его хватило для того, чтобы понять, что на сей раз Николай крупно куда-то вляпался. Вспоминая все разговоры с Ксюшей, бесконвойник не мог избавиться от впечатления, что все они являлись хорошо отрепетированными и блестяще сыгранными композициями. Сейчас, возвращаясь по слякотным весенним дорогам в колхозный гараж, Куль вновь почувствовал себя как в тюрьме. Словно сидел он не в трясущейся по ухабам машине, а в беспредельной хате, где на него в любую секунду могли наехать, и тогда надо будет напрягать все силы, и умственные, и, пожалуй, физические, чтобы не дать себя в обиду.