Монастырь - Страница 49

Очевидно, папки каким-то странным образом перетасовали, ибо Кулина вызвали где-то посередине списка. Он подхватил свой баул, сшитый из половины бутырского матраса, отбарабанил стандартную фразу:

– Николай Евгеньевич. Шестьдесят первый, 144 часть 2, три года. – и спрыгнул с подножки. Вытаскивая свой мешок, он исподтишка осмотрелся. Между дверьми автозака и дверью в стене стоял настоящий живой коридор составленный из молоденьких солдат. Каждый из них держал "калашникова", направленного в живот такому же солдату из параллельного ряда. Кулин усмехнулся, представив что бы было, задумай кто сбежать. Ведь пацаны на раз перестреляют сами себя.

– Не задерживайся! – рявкнул капитан и Николай поспешил внутрь стены.

Несколько шагов по глухому низкому коридорчику, привели Кулина в относительно просторную комнату, где уже расположились те, кого вызвали до Николая. Из комнаты вела еще одна зеленая дверь с зарешеченным окошком.

Сквозь него были видны сидящие на скамейках, протянувшихся параллельно стенам, трое прапорщиков.

Вошел последний из этапников, звонко хлопнула дверь и вновь все оказались в замкнутом пространстве. Но на сей раз ожидание было недолгим.

За окошком показался уже знакомый НВН с личными делами. Завидев его, прапорщики вскочили.

– Вызываю по трое. – крикнул капитан зекам. – Готовьтесь к шмону. Все запрещенные предметы, типа денег и заточек, советую сдать сразу.

– А пшёл бы ты… – раздалось из зековской массы.

– Ручкин, Мазепа, Военблат! – выкрикнул НВН.

Вызванные протолкались к двери, таща за собой кешеры, и скрылись за ней.

Николаю уже не было видно, что происходило за окошком. Тела этапников его наглухо перегородили и лишь по звукам можно было догадаться, что шмон на зоне разительно отличается от аналогичной процедуры в тюрьме.

– Джинсы. Нельзя! Теплое бельё. Можно. Кеды. Запрещено! – громко перечисляли прапора. Их голоса накладывались один на другой, на возмущенные возгласы этапников.

– Рубашка в клеточку. Нельзя!

– Это не кроссовки! Это тапочки!

– Сахар? Запрещено!

– А чем я бриться буду?

– Свитер. Запрещено!

– Что это за бумажки? Не положено!

– Нельзя! Запрещено! Не положено! – звучали чаще всего остального. Вскоре все зеки уже имели представление о том, что им разрешат пронести на зону, а что нет. Отбирали все верхние носильные вещи, обувь, кроме сапог и тапочек, большую часть разрешенных в тюрьме продуктов, таблетки.

У Николая вещей было не так много, но он прикинул, что после шмона его баул опустеет на большую половину. Слишком много у него было вольных шмоток.

Обыск проходил не быстро, но споро. Прапора, как увидел Кулин пробившись к окошку, просто вытряхивали содержимое мешков на пол и рассортировывали это на две кучи. Просто не положенные в зоне вещи погружались в брезентовые мешки. Туда же шла и большая часть того, в чем этапники прибыли на зону.

Зек расписывался на квитанции о сдаче, получал ее копию.

Остальное сваливалось обратно, прибывшему вручали серую робу, синюю рубашку, сапоги, комплект портянок, телогрейку, шапку-ушанку, кружку-ложку и, не дав одеться, в трусах и носках прогоняли дальше по коридору.

Вскоре очередь дошла и до Кулина. Николай на собственной шкуре испытал уже виденное. Хмурый тощий прапорщик проверил все швы, карманы. Нашел в шапке заныканную иголку с ниткой:

– Запрещено.

Заглянул под стельки тапочек, вывернул носки, связанные на стержнях из-под авторучки из пуловера, разобрал и собрал электробритву, содрал упаковку с каждого куска мыла, разломил пополам все остававшиеся у Кулина сигареты.

Николай не протестовал, на опыте уже прошедших через эту экзекуцию, понимая, что большая часть протестов совершенно бесполезна. Прапор все равно сделает так, как посчитает нужным.

Особенно придирчиво шмонщик рассматривал остатки тюремного бубна черняжки.

Все, кто обладал деньгами, наперебой советовали прятать их в хлеб. Дескать там ни одна сука не найдет. Но сегодня Николай уже видел, как обходятся с подозрительными батонами. Их безжалостно разламывали на части. Чуть ли не крошили в труху. Естественно, что в трех из них нашли свернутые в трубочку деньги. Точно так же с самодельных ручек сдирали всю красивую оплетку, для которой была изведена не одна пара синтетических носок. Бумагу, из которой ручки были сделаны, разворачивали. Кулин искренне жалел одного наивного деятеля у которого из такой нычки извлекли сразу несколько сотен. Из ануса еще одного зека извлекли "торпеду". Тот по неизвестной причине не спрятал торчащую оттуда нитку, за которую и был извлечен снаряд с деньгами.

Финансовые же запасы Николая не пострадали. Спрятанные в тапочках между подошвой и материей, на которую клалась стелька, они не прощупывались и обнаружить их было можно лишь приведя эту обувь в полную негодность.

В соседней комнате, под присмотром уже других прапоров можно было одеться.

Сапоги оказались соответствуют написанному на них размеру, зато выданная этапникам серая роба была пошита без всякой экономии материала. В неё одну запросто влезли бы двое таких как Кулин.

Запахнувшись в телогрейки и поддерживая одной рукой спадающие штаны, прибывшие нестройной колонной вышли на плац. Там прапор сдал их с рук на руки средних лет зеку, грудь которого украшал белый прямоугольник с написанной на нём фамилией – Сиволапов А. На правом рукаве Сиволапова находилась белая же полоска из которой следовало, что ее владелец – дневальный карантина.